– Нет! – закричал в ужасе Евсеев. – Только не стреляйте!

Волков поднял пистолет. Янчорас оглянулся, и Евсеев прыгнул, чтобы остановить полковника. Прыгнул он неудачно. Вместо того чтобы остановить старшего офицера, он вынудил его нажать на курок. Прозвучал тихий выстрел, и капитан чуть пошатнулся и лишь затем упал, словно подрубленный, ничком. Пуля попала ему прямо в сердце. Он умер мгновенно.

– Вы его убили, – застонал Евсеев.

Волков быстро наклонился над телом, профессионально приложив руку к шее капитана.

– Да, – наконец произнес он, – кажется, готов.

– Зачем нужно было стрелять?

– Это потому, что ты бросился под руку, – оттолкнул его Волков, – нужно быть осторожнее.

– Поэтому вы его убили, – Евсеев подошел к лежащему на полу капитану и, подняв руку, попытался найти его пульс. Но лежавший на полу Янчорас был уже мертв. Евсеев быстро достал из его кармана бумажку и услышал насмешливый голос стоявшего над ним полковника:

– Барахло собираешь? Дай мне эту бумагу.

Ослушаться Евсеев не мог. Передав бумагу, растерянно опустился на стул.

– Что теперь будет? – прошептал он, обхватив голову руками. – Что теперь будет со всеми нами?

– Все будет в порядке, – успокоил его полковник, – труп мы отсюда заберем. Ты, кажется, говорил, что завтра вас будут считать по головам. Вот вам еще одна голова. Я могу пройти в самолет вместо него.

– Из-за этого вы его убили? – шепотом уточнил Евсеев.

– Конечно, нет. Ты видел, что это случайно, ты толкнул меня под руку. А вот бумагу у него я забрать хотел. И тебе тоже не дам. Пусть у меня полежит, надежнее будет.

– Господи, – повторил Евсеев, – что теперь с нами со всеми будет?

И, уткнувшись в свои короткие ладони, он вдруг истерически, как баба, заплакал. Вернее, даже не заплакал, а запричитал. Словно вся та тяжесть, которая висела на нем, смогла разрешиться каким-то сильным эмоциональным выходом.

А стоявший рядом полковник убрал документ в свой карман и спокойно смотрел, как воет майор Евсеев.

– Я опять должен куда-то лететь? – спросил, уточняя последние слова Трапакова, Юджин.

– Должен. Только не лететь. Тебе еще нужно напоследок помочь нам выяснить некоторые вещи.

– А почему помогать нужно именно мне?

Трапаков сделал знак рукой, попросив замолчать. И, поднявшись, подошел к двери. Прислушался. Все было тихо. Он вернулся и шепотом попросил:

– Включи радио.

Кемаль, поняв в чем дело, включил радио, и громкая музыка заполнила купе. Скэллер позволял исключать возможность применения подслушивающих средств, но не гарантировал от прямого подслушивания в том случае, если кто-нибудь из сотрудников ЦРУ будет слишком часто проходить по коридору мимо купе Юджина.

– Ты понимаешь, – начал Трапаков, – речь идет о твоих деньгах. Их у тебя слишком много, чтобы так просто все бросить.

– Знаю, – спокойно сказал Кемаль, – поэтому я всегда держал часть денег на нейтральных счетах в Швейцарии и Франции. Но это действительно только часть, примерно пять-семь процентов. Вытащить все невозможно. В Лэнгли сразу поймут, что мы хотим сделать, и заблокируют все мои счета. И в Канаде, и в США.

– Верно, – согласился Трапаков, – но только в том случае, если ты начнешь суетиться и переводить эти деньги в другие банки, на другие счета.

– А какая мне польза от тех, которые лежат на мое имя? Если я вернусь в Москву, им ничего не стоит доказать, что я сбежал, и по решению суда конфисковать все мое имущество.

– Правильно. Именно поэтому мы и предлагаем тебе не трогать эти деньги. Вообще не трогать ни цента. Они должны лежать на твоем счету в качестве гарантии твоей платежеспособности.

– Для чего мне такие гарантии?

– Слушай, Кемаль, – даже здесь, в купе, при громкой музыке, с включенным скэллером в кармане, в окружении агентов КГБ, полковник Трапаков не называл своего коллегу его настоящим именем, – ты ведь гораздо лучше меня должен понимать такие вещи. Ты был капиталистом целых семнадцать лет. И семнадцать лет учился управлять миллионами долларов. Ты должен понимать, как это делается: ты дашь чек на сумму, которая у тебя есть. И которую кто-то другой попытается изъять.

– Он должен мне что-то предложить. Какая форма сделки? – автоматически спросил Кемаль и улыбнулся. – Кажется, ты прав. Я действительно стал капиталистом.

– Тебе все объяснят в Берлине. Нам важно, чтобы ты после прибытия в город поселился в определенной гостинице в Западной части города.

– В Западной? – удивился Кемаль. – По-моему, это неразумно.

– Так нужно, – пожал плечами Трапаков. – Тебе необходимо остановиться в «Гранд-отель Эспланада», так, по-моему, называется эта гостиница. Там заказан для тебя люкс, или, как говорят в таких случаях, сюит. Номер заказан с таким расчетом, что рядом с тобой в соседнем номере будем находиться мы.

– Это не совсем правильно, – упрямо возразил Кемаль, – за мной следят сотрудники ЦРУ. Они понимают, что, переехав границу Германии, я оказываюсь в зоне, контролируемой советскими войсками. И вдруг я сам отказываюсь от этого и переезжаю в Западную зону. Они могут догадаться, что началась какая-то игра.

– Может, ты и прав, – подумав, ответил Трапаков, – но тебе все равно нужно ехать именно в этот отель. Мы не можем ничего менять на ходу поезда.

– Надеюсь, они все правильно просчитали, – пробормотал Кемаль. – Что мне нужно там делать?

– Завтра днем к тебе приедет наш эксперт. Ровно в два тридцать. Он будет вместе со мной. Он и объяснит тебе весь замысел операции.

– Понятно, – вздохнул Кемаль, – я думал, что уже вернулся домой. Выходит, я ошибался. Хотя, с другой стороны, я должен быть доволен. Возвращаюсь домой в сопровождении целого эскорта сотрудников КГБ и ЦРУ.

– Меня просили передать тебе, что это вынужденная мера. У нас в Праге погиб один наш товарищ. И мы обязаны все проверить.

– Кто погиб?

– Ты его не знаешь.

– Я многого не знаю, – согласился Юджин. – После Андропова ведь был Чебриков. И только потом Крючков. Верно?

– Не совсем. После Андропова был еще несколько месяцев Федорчук. Потом Чебриков. И уже во времена Горбачева назначили Крючкова.

– А кто вместо него? Я не мог в Канаде собирать специальные сведения о советской разведке. Это сразу бы вызвало подозрения. Хотя знаю, что Шебаршин. Но я его фамилию раньше не слышал.

– Он работал в Иране. В нашем отделе. Был там резидентом, но уже после твоего отъезда [8] .

– Поэтому я его и не помню. Ты сказал, что Дроздов сейчас работает?

– Да, Юрий Иванович сейчас начальник управления по нелегалам.

– Ясно. Представляю, как все изменилось у нас дома. Читая там прессу, ничего нельзя было понять. Почему начались эти события в Прибалтике, война в Карабахе, ферганские события? Где была наша армия? Почему в Тбилиси все кончилось так трагически? Ничего не понимаю.

– Я сам многого не понимаю, – отмахнулся Трапаков, – и многие не понимают. Сложно объяснить. Вернешься домой, все сам узнаешь.

– Надеюсь, – молвил Кемаль, – когда-нибудь я все-таки смогу вернуться.

– Не так мрачно. Там планируют завершить всю операцию за несколько дней. Максимум через неделю ты будешь дома.

– Посмотрим, – пожал плечами Кемаль, – мне очень не нравятся операции, которые проводятся вот в таком пожарном порядке. Но еще больше не нравится, когда убивают сотрудников КГБ. Поэтому я поеду в этот отель, Сережа. И постараюсь что-нибудь сделать.

Они сидели вдвоем в кабинете. Здесь не было никого из посторонних. И не нужно было притворяться. Они знали друг друга уже несколько десятков лет. Оба были не просто политиками, оба были самыми известными и самыми опытными политиками Германии послевоенных лет.